Понятия добра и зла, ощущаемые на уровне обыденного сознания однозначно и почти инстинктивно, в научной дискуссии разворачиваются в такие причудливые и внутренне противоречивые образы, что остается лишь повторить за Набоковым несколько заключительных слов «Дара»: «…Но для ума внимательного нет  границы».

Памятуя об этом обстоятельстве и не считая свой ум особо внимательным, ограничусь высказыванием всего лишь семи суждений в нарочито тезисной форме.

1. ДОБРО КАК ОСНОВАНИЕ УСТОЙЧИВОСТИ ОБЩЕСТВЕННОГО БЫТИЯ

Добро и зло — два понятия, разделенные по принципу «противоречивой противоположности»; это — классические антиподы, исследованием которых в течение тысячелетий заняты философы и богословы, а в последние столетия — и социологи, психологи,  политологи и даже биологи и медики. И не удивительно, поскольку вся история человечества есть история сосуществования добра и зла, а вся повседневная жизнь частного человека проходит в субъективном ощущении их объективности или иллюзорности.

Понятие добра, несоединимого со злом, представляется мне важнейшим и определяющим в осмыслении сути и взаимоотношений пары «добро-зло». Из множества известных определений я хотел бы напомнить о положении, сформулированном Альбертом Швейцером почти 100 лет назад (в 1915 г.) и развернутом в его работах «Культура и этика», «Проблема этического в развитии человеческого мышления» и, главное, в широко известной в России книге «Благоговение перед жизнью»: «Добро — то, что служит сохранению и развитию жизни, зло есть то, что уничтожает жизнь или препятствует ей».

Великий гуманист имел в виду добро, предметно реализуемое в ответственном поведении каждого и непротиворечиво соединяющее самоотречение с благоговением перед собственной жизнью, которую, как показал пример самого А.Швейцера, можно достойно прожить в мире зла, лишь каждодневно творя добро. Осознание сути и принципиальных различий добра и зла и, прежде всего, того, что никакое зло не может вести к добру, является единственным основанием устойчивости общественного бытия. Многие полагают, что это основание расшатывается обстановкой смутного времени, революций и иных кардинальных трансформаций устройства жизни («какое время на дворе — такие песни»). Думаю, что в таких суждениях смещены причины и следствия, поскольку именно смута в представлениях о добре и зле провоцирует общественные потрясения, а большинство больших и малых, катастрофических и, на первый взгляд, малозначащих событий негативного характера часто (если не всегда) начинаются с помрачения мыслей о добре и зле, о добре и благе, о добре и долге.

2. «У КАЖДОГО СВОЯ ПРАВДА?»

В философских кругах бытует мнение о том, что добро более аксиологично, чем онтологично, и что добро есть ценностное, а значит изначально сравнительное представление о положительном и даже идеальном; при этом априори предполагается обязательность присутствия отрицательного.

Одним из аргументов такого мнения часто служит то, что заповеди, ведущие к добру, даны в форме отрицания зла («не убий» и т.п.). Напомню и о том, что добро есть понятие, соотносимое в основном с человеком и усматриваемое только в его поступках; все, связанное с природными явлениями, ассоциируют с понятиями добра и зла в исключительных случаях, называя, например, злом землетрясения, цунами и прочие редко случающиеся естественные природные явления и забывая о безмерном и непрерывном добре, даруемым нам природой. Признание добра и зла не более чем субъективными ощущениями, результатом сравнительных ценностных оценок и свободного  выбора каждого, не различающего «что такое хорошо, и что такое плохо», как бы оправдывает представления о том, что «у каждого своя правда».

В секулярном обществе понятие добра низводится до уровня морального добра, некритически отождествляемого с благом; а таковым начинают считать материальную пользу, различно понимаемое счастье, удовольствие и т.п.

Естественно, что это не имеет никакого отношения к представлениям о свободе совести, предполагающим допустимость сознательного выбора между содержательно определенными добром и злом; причем добром может стать результат только такого поступка, который совершен в соответствии с высшими ценностями и общественным благом.

3. ЗЛО — БОЛЕЗНЬ ЦЕЛОСТНОСТИ

Зло (как и добро) обычно трактуется лишь как ценностное понятие, противоположное аналогично понимаемому добру. В простейшем изложении зло есть все противоречащее высокой морали и наносящее в конечном итоге вред и окружающим, и самому творцу зла. Зло моральное соседствует и во многом определяет зло физическое, социальное и политическое. По Аристотелю, зло в человеке есть зверство, невоздержанность и порочность, но главное — нарушение меры. В основе индивидуально творимого зла — внутренний дисбаланс (хаос) физических (плотских, телесных), душевных и духовных сил.

Об органической целостности сущего и разрушении ее злом доказательно рассуждали не только С.Л.Франк, Н.О.Лосский, В.С.Соловьев, Н.А.Бердяев и И.А.Ильин. Зло — болезнь целостности, в христианстве — самовольное отклонение от божественного порядка. Зло не просто антиномично добру на уровне понятий, у них как у абсолютных сущностей и универсалий принципиально разный генезис. Христиане уверены в том, что Бог не создавал зла, и что зло (если забыть о природных катаклизмах) — дело помышлений и рук человеческих. Можно по-разному относиться к словам Р.Г. Апресяна о том, что «одно дело вершить добро или зло, и другое — позволять злу твориться. И хотя при выборе между большим и меньшим благом следует выбирать большее, а между большим и меньшим злом — меньшее, с моральной точки зрения вред зла значительнее, нежели благо добра.

Для сообществ разрушительное начало зла несправедливости значимее, чем созидательная сила добра милосердия, и, таким образом, недопущение несправедливости с моральной точки зрения существеннее, чем творение милосердия».

В любом случае невредно обсудить смысл этих слов в контексте известного труда И.А.Ильина «О сопротивлении злу насилием». Современное зло — то же, что и столетия назад, но обогащенное неписанными правилами нового миропорядка, оснащенное финансово и технически, располагающее невиданными ранее информационно-коммуникационными возможностями разлагающей суггестии. Зло становится сильнее и изощреннее на всех уровнях его проявления — от мутирующей микрофлоры до главных акторов глобализма. В отличие от добра, зло все откровеннее проявляет свою абсолютность, и чем выше возносится человек, освобождаемый идеологией вседозволенности от всех спасительных мыслей о сути зла, тем опаснее становятся попытки его оправдания.

4. ПОПЫТКИ ОПРАВДАНИЯ ЗЛА

В повседневной жизни последних столетий известное правило дихотомического членения, согласно которому добро и зло должны были бы не только исключать друг друга, но и быть логически несовместимыми, постоянно опровергается. Люди без усилия соединяют добро и зло в помыслах и действиях, а философы обосновывают логическую возможность (более того — неизбежность) такого соединения.

Никогда ранее люди (и целые государства) столь энергично не заигрывали со злом в благих целях. Но возможно ли вообще найти хоть что-нибудь положительное в том, что мы считаем злом: в войнах, в техногенных катастрофах, в хищническом исчерпании природных ресурсов, в кризисах, в болезнях, в преступности, алкоголизме и наркомании, в сексуальной безответственности, в нежелании иметь детей? Однако оправдание зла можно найти в философских трактатах и в искусстве (особенно в современном). И если болезни еще могут быть поняты как испытание человеческого духа (об этом замечательно сказано у Гоголя в одном из «Выбранных мест из переписки с друзьями») и как стимул борьбы за здоровье и долголетие, то мефистофельская апология любого зла как предтечи добра представляется абсолютно неуместной.

Оправдание зла — занятие малопочтенное, но кто не слышал рассуждения о том, что людей на Земле слишком много, а войны бывают не только захватническими, но и освободительными или ведущимися за установление общечеловеческих ценностей; что атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки мощно продвинули медицинскую радиологию; что исчерпание природных ресурсов стимулировало пробуждение экологического сознания, начало «зеленой революции» и нахождение альтернативных источников энергии; что только благодаря кризисам происходит периодическое животворное обновление экономики; что алкоголизм и наркомания есть формы естественной санации человечества от «слабого звена»; что «дети крадут счастье» и что даже Холокост пошел на благо строителям израильского государства. При этом редко упоминают о том, что прямые результаты зла становятся судьбою одних, а своеобразно понимаемые «выгоды» отдаленных последствий зла — судьбой совсем других.

5. ДОБРО И БЛАГО

Обозначенный в предыдущем тезисе вопрос требует обратиться к соотношению понятий добра и блага. Христиане знают, что благо есть проявление божественного присутствия и, вероятно, самое весомое доказательство его реальности. Благо есть одно из имен христианского Бога; «спаси, Блаже, души наши» — традиционное молитвенное обращение к Богу. О божественной сути блага знали задолго до зарождения христианства, и еще в «Государе» и «Тимее» Платона можно прочитать: «Бог причина не всего, а только блага» (Платон даже предлагал издать соответствующий закон).

Такое толкование блага проходит через философию Аристотеля и Плотина, Боэция и Аквината, и весьма изощренно трансформируется в утверждения о высшем благе богопознания в «Этике» Спинозы, о заданной Богом благостной гармонии мироздания Декарта, а также в содержательно близкие положения ряда трудов Лейбница, Канта и Шеллинга.Считают, что благо более онтологично, чем добро (см. тезис 2), в связи с чем известны попытки семантического выведения учения о благе за границы аксиологии в область агатологии (от греческого «агато» — благо).

С этих позиций благо и ценности могут совпадать, но чаще они противоречат друг другу как индивидуально переживаемое и абсолютное. Здесь возникает множество вопросов для современного осознания идеи и реальности блага, и прежде всего вопросов о том, как соотносятся наши земные блага с высшим благом и какова иерархия благ, ранее признававшаяся как само собой разумеющейся, или аналогичной иерархии ценностей у М.Шелера.

6. «НАТУРАЛЬНАЯ ОШИБКА», АВТОНОМИЯ И ГЕТЕРОНОМИЯ

Аксиологический агностицизм в отношении корректного определения добра часто оправдывается несоразмерностью определяемого и определяющего понятий (этот логический дефект в широко известных «Принципах этики» Дж.Э.Мура назван «натуралистической ошибкой») и смешением дескриптивных и прескриптивных начал в оценочных характеристиках реальных явлений и событий. Предельно расширяя ареал воздействия «натуралистической ошибки» практически на все материалистические и метафизические дефиниции добра, Мур и его последователи приходят к утверждению о том, что такие дефиниции, в принципе, неверны, и что интуитивное знание о добре становится ложным при его формализации. По сути дела сугубо дефинициальный вопрос становится разделительной чертой между приверженцами автономной и гетерономной этики.

Понятия автономии и гетерономии, восходящие к кантовским «Основоположению к метафизике нравов» и «Критике практического разума» (обе работы — в третьем томе его сочинений издания 1997 г.), отсылают к источнику деятельностного добра. Они означают разные побудительные качества воли к действию: одни мотивируются изнутри собственным разумом (разумная «автономия воли»), другие подчинены находящемуся вовне всеобщему закону.

Автономия, по Канту, есть логический источник морали; в этике автономности философы находили фундаментальные противоречия; и, например, положение Фихте (последователя и оппонента Канта) о том, что «влечение к абсолютной самостоятельности» должно привести индивидуальное Я к полной свободе и независимости, к самосознанию и самоопределению в свое время встретило убедительную критику. И лишь адептам христианского мировоззрения и мировосприятия (И.А.Ильин, Н.О.Лосский) в какой-то степени удалось увязать идеализированную автономность воли с абсолютом моральных ценностей и с добром как таковым.

7. ПРИВЛЕКАТЕЛЬНОСТЬ ЗЛА И УТВЕРЖДЕНИЕ ДОБРА

Нет ничего удивительного в том, что люди западной цивилизации (особенно «поколение Пепси») слишком часто обречены на выбор зла. Грех всегда был внешне привлекательнее добродетели, не стремящейся (как и все, относящееся к добру) к активному позиционированию. Вспомним, какое блестящее и афористическое изложение получила у М.Штирнера и, особенно, у Ф.Ницше развитая еще софистами идея относительности, надуманности и своеобразной искусственности (идеологического конструирования) добра.

У Ницше добро предстало не более чем добропорядочным  морализаторством слабых, а зло — аристократичным, красивым и, как сказали бы сейчас, креативным. Манихейская идея равнозначности добра и зла, находящихся в состоянии нескончаемой «холодной войны», в сравнении с этим представляется даже более гуманистичной. Зримо набирает силу (или уже дошла до предела?) эстетизация зла: в литературе, изобразительном искусстве, в кино и театре,  особенно в Интернете, все виды зла могут преподноситься в такой завораживающе красивой (точнее — прелестной, в смысле — «прельщающей») форме, которая во всех отношениях превзошла «фосфоресцирующую гниль» Бодлера. Это — плоть от плоти присущего нашему времени признания естественности имморализма (точнее — неразличения добра и зла) в поведении и образе мыслей, в освобождении от ханжества», «лицемерия» и т.п. атрибутов «несвободы». Все это стало нормой.

Приведу всего один пример. В мае этого года на Каннском кинофестивале была представлена премьера фильма прошлогоднего лауреата фестиваля («Золотая ветвь» за фильм «4 месяца, 3 недели и 2 дня») румынского кинорежиссера Кристиана Мунджиу «По ту сторону холмов». Фильм этот — о насильственной гибели в маленьком женском монастыре молодой женщины, приехавшей туда для возвращения в мир (и к себе) своей бывшей любовницы, отринувшей прошлое и ставшей монахиней. В аннотации к фильму режиссер утверждает: «Любовь может сделать понятия добра и зла весьма относительными. Свет и тьма на самом деле есть порождения не бога и дьявола, а хорошего образования или дремучего невежества». Что-то подобное утверждали и лидеры ушедшего в прошлое Просвещения; но почему-то их ученики — все как один отличники — стали идеологами гильотины. Вопрос о добре и зле становится главным вопросом нашего бытия. Сила различных мотивировочных начал добра и зла как реальности с каждым годом определяет будущее человечества, будущее каждой страны и каждого из людей значительно сильнее, чем десятилетия назад.

Выбор добра — единственного условия выживания человечества — становится все проблематичнее из-за теоретически доказываемого и практически реализуемого принципа внеморальности бизнеса и политики, образования и искусства.

В то же время о необходимости и, главное, о возможности воплощения в практической жизни миссии добра в наши дни говорит не только Церковь. Все настоятельнее становятся требования нормативного утверждения самой идеи добра в конституции и законах, в образовательных программах и политике СМИ. Добро не может быть «с кулаками», и поэтому необходимы меры его государственной защиты как высшей ценности. Об этом начали задумываться пока еще немногие политики, люди искусства и ученые. И, думаю, что сейчас это важнейшая тема для научных дискуссий.

Выступление Владимира Лексина на семинаре «Что такое добро и зло, и каково их воплощение в современных парадигмах (центрах) развития мира» в 2012 году.

*Экстремистские и террористические организации, запрещенные в Российской Федерации: «Свидетели Иеговы», Национал-Большевистская партия, «Правый сектор», «Украинская повстанческая армия» (УПА), «Исламское государство» (ИГ, ИГИЛ, ДАИШ), «Джабхат Фатх аш-Шам», «Джабхат ан-Нусра», «Аль-Каида», «УНА-УНСО», «Талибан», «Меджлис крымско-татарского народа», «Мизантропик Дивижн», «Братство» Корчинского, «Тризуб им. Степана Бандеры», «Организация украинских националистов» (ОУН), «Азов»

Источник: narzur.ru